А. Пушкин И А. Кунанбаев о назначении поэта и поэзии

Содержание
І. В B E Д Е Н И Е
ІІ. ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

ГЛАВА 1. Выражение поэтами собственных принци¬пов
и взглядов на жизнь и общественные процессы

ГЛABA 2. Значение поэзии и поэта в раскрытии
общественных проблем

ІІІ. 3АКЛЮЧЕНИЕ
IV. БИБЛИОГРАФИЯ
ГЛАВА 1.
Выражение поэтами собственных принципов и взглядов на жизнь и
общественные процессы
Под бурей рока – твердый камень,
В волненьи страсти – легкий лист.
Вяземский
А. Пушкина рано стали интересовать вопросы о предназначении поэта, об опасностях избранного пути и преодолении этих опасно¬стей. В первом из появившихся в печати стихотворении – "К другу стихотворцу" (1814) он так говорит о судьбах писателей:
Катится мимо них Фортуны колесо;
Родился наг и наг ступает в гроб Руссо;
Камоэнс с нищими постелю разделяет;
Костров на чердаке безвестно умирает,
Руками чуждыми могиле предан он:
Их жизнь – ряд горестей, гремяща слава – сон.
В раннем творчестве А. Пушкина преобладали мотивы мечтатель¬ного уединения, беспечных любовных наслаждений, мягкой грусти. Свободолюбие поэта выражалось тогда преимущественно в форме са¬мого общего противопоставления "правды" – "неправде", "благород¬ства" – продажности и лицемерию, круга "друзей", чуждых "этикету", презирающих суету "столиц", забот и грома" – кругу вельмож и прислуживающих им "высоко, тонко и хитро", придворных филосо¬фов. Но в эти же годы обозначились темы гражданско-патриотические, пока еще зачаточные, того совмещения истории и современнос¬ти, которое затем, у зрелого поэта, станет одной из особенностей его поэзии. Знаменитые "Воспоминания в Царском Селе" (1814) в этом отношении весьма показательны: в отличие от привычных в военно-одической поэзии того времени общих формул здесь сплавлены воедино одическое восхваление военной истории России и лиричес¬кое повествование о том, как "зарделась грозная заря" – началась война с Наполеоном, а далее широкая панорама военных лет в кон¬тексте переживаний поэта.
В этот же начальный период исканий начинается и другая ли¬ния пушкинского творчества, связанная с высоким идеалом чело¬века-гражданина, врага деспотизма и рабства, человека чистых по¬мыслов, преданного свободе.
Таков замысел стихотворения «Лицинию» (1815). В нём те же слова-сигналы, применяемые к действительности александровской России, и осуждение самовластия ("деспот", "рабство", "свобода" и др.), которые станут столь частыми в вольнолюбивой лирике А. Пуш¬кина и декабристской поэзии, здесь эти слова-сигналы отнесены к Древнему Риму. В стихотворении обличался деспотизм, порядок, при котором "всё на откупе: законы, правота". Но здесь уже звучат при¬зывы последовать примеру "друга истины", который ненавидит раб¬ство и "развратный город", призывы устраниться от "безумных муд¬рецов" с тем, чтобы вдали от этого мира описывать "нравы сих ве¬ков".
Противоречия жизни и мировоззрения А. Пушкина отразились в его взглядах на сущность искусства и назначение поэта.
Поэзия А. Пушкина – подлинно народ¬ная поэзия. Под народностью начинают понимать совокупность нескольких метафизических признаков, которыми должен обладать писатель, чтобы творчество его признали народным. В. Белинский это давно понял, и его доказательство народности и национальности пушкинского гения остается до сих пор в силе.
Поэзия А. Пушкина свободна от давления официального, казённого взгляда на вещи. Она независимо от жела¬ния самодержавного правительства изображала картину нравов рус¬ской действительности, рисовала людей не в том виде, как это хо¬телось реакционному дворянскому обществу, а как это вытекало из собственных побуждений поэта и его понимания истины. А. Пушкин осо¬знанно создавал искусство, доступное всем, обращённое к народу. Он не отрицал общественной направленности поэзии. Пушкин взывает:
Где ты, где ты, гроза царей,
свободы гордая певица.
Муза свободы нуждается в толпах, которые внимали бы ей, которые воодушевлялись бы её словами и шли бы в дело вослед её призывам.
Поэзия А. Пушкина не была так последовательна в своих политических тенденциях, как, например, поэзия Рылеева, но она лучше, чем какое бы то ни было другое явление идеологической жизни в России того времени, отразила дух свободолюбия, независимости и протеста, проснувшийся уже в лучшей части русских людей и ис¬кавший себе внешнего выражения. А. Пушкин стремился к простоте в сознательном противопоставлении её направленности, напыщенности и искусственности современной ему литературы. В набросках статьи о Баратынском А. Пушкин вновь жалуется, что «верность ума, чувства, точность выражения, вкус, ясность и стройность менее действуют на толпу, чем преувеличение ложной поэзии». Как видно из приведённого высказывания, А. Пушкин относился отрицательно не только к безжизненной условности классицизма, но и к ес¬тественному напряжению эффектов романтизма. Поэт сформулировал необходимость строгой простоты в искусстве [Антокольский 1960, 8-9].
А. Пушкин высмеивал подобные "успехи" литературы, новаторство подобного рода. “Есть высшая смелость, – писал он. – Смелость изо-бражения, создания – такова смелость Шекспира, Данте, Мильтона, Гёте в "Фаусте", Мольера в "Тартюфе".
Поэт призывал своих друзей разить варваров кровавыми стихами. А. Пушкин скорбел о том, что в поэзии нет достаточ¬ной гражданской силы:
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар,
И не дан мне в удел Витийства грозный дар?
Деревня
Уж перед самой смертью в "Памятнике" А. Пушкин с гордостью и удов¬летворением предвидит, что к поэзии его «не зарастёт народная тропа». У поэта живо было сознание, что он творит для народа, для мира. Поэт радуется, что он будет “любезен народу”; права свои на бессмертие он видит не только в поэтических ка¬чествах своих творений, но и в чисто гражданских достоинствах:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
А. Пушкин создал народное искусство, обращенное к народу, доступное народу, которое народ должен был ценить и за гражданские его мотивы, и в то же время Пушкин полагал, что писать нужно, слушаясь только божьего веления и только для себя. Первоначально отноше¬ние к искусству как к самоцели, было у поэта родом проявления его жизненного идеала, как частного идеала. А. Пушкин предпочитал радости частной жизни – любовь, дружбу, пиры, восторги познания и поэзии – служебным успехам, военной славе, законам света, так и в поэзии Пушкин творил беспечно "из вдохновенья, не из славы".
Вместе с ростом конфликта А. Пушкина с обществом росло и уг-лублялось у него противопоставление поэзии и житейских интересов. Поэт разумел не народ, а правящую знать, николаевское общест¬во. В "Евгении Онегине" А. Пушкин сам употребляет выражение "свет¬ская чернь". Попытка примириться с Николаем, признание сил и прав самодержавия не ослабили, а, наоборот, усилили это противо¬поставление: болезненней чувствовалось посягательство на незави¬симость творчества. Пропасть между поэзией и жизнью растёт в представлении поэта. А. Пушкина насильно тянули в забавы мира – разряженный, надушенный этот мир был сборищем злодеев и сплетников, между которым и поэзией А. Пушкина и в самом деле не было ничего общего.
Свои статьи о А. Пушкине В. Белинский заканчивает следующими сло-вами: "К особенным свойствам поэзии Пушкина принадлежит её спо-собность развивать в людях чувство изящного и чувства гуманности”.
Историческое назначение А. Пушкина как поэта заключалось, по мнению Белинского, в том, чтобы «завоевать, усвоить навсегда русской земле поэзию как искусство, так, чтобы русская поэзия имела потом возможность быть выражением всякого направления, всякого созерцания, не боясь перестать быть поэзиею и перейти в рифмованную прозу, поэтому А. Пушкин должен был явиться исключительно художником».
Гений А. Пушкина проявился, полагал Белинский, прежде всего в форме, а не в мысли. Эстетическое совершенство составляет па¬фос поэзии А. Пушкина в отличие от других перворазрядных гениев, у которых собственно поэтическая сила отступает на задний план перед содержанием, перед философской идеей.
В поэзии Байрона, прежде всего, обоймёт нашу душу ужасом удивления колоссальная личность поэта, титаническая смелость и гордость его чувств и мыслей. В поэзии Гёте перед вами выступает поэтически-созерцательный мыслитель, могучий царь и властелин внутреннего мира души человека. В поэзии Шиллера вы приклонитесь с любовью и благоговением перед трибуном человечества, провозвест¬ником гуманности, страстным поклонником всего высокого и нравст¬венно прекрасного. В Пушкине, напротив, прежде всего, увидите ху¬дожника, вооружённого всеми чарами поэзии, призванного для ис¬кусства, как для искусства, исполненного любви, интереса ко все¬му эстетически прекрасному, любящего всё и поэтому терпимого ко всему. Призвание Пушкина объясняется историею нашей литературы.
Русская поэзия – пересадок, а не туземный плод. Всякая поэ¬зия должна быть выражением жизни в обширном значении этого сло¬ва, обнимающего собою весь мир, физический и нравственный. Но чтобы быть выражением жизни, поэзия, прежде всего, должна быть поэзиею.
"Пушкин, – верно определяет А. Ахматова, – был по преимуществу поэт, художник и больше ничем не мог быть по своей натуре. Он дал нам поэзию как искусство, как художество и потому он навсегда останется великим, образцовым мастером поэзии, учителем искусства" [Ахматова 1977, 25].
Поэзия Пушкина была свободна, беспечна, счастлива, пока её светлый строй не нарушался реакционными силами официальной и неофициальной действительности. Творчество А. Пушкина было независи¬мо от всех идеалов общественного мнения и служило высоким идеалам гуманности и красоты, превышавшим уровень его времени.
Место поэта в мире, его человеческая миссия – центральная проблема творческого самосознания А. Пушкина. Поэтому в прекрасных, заветных стихотворениях даётся образ художника-поэта-пророка, поэта-художника. Образ этот сложен, внутренне противоречив. Поэт – это пророк, голос высшей объективности, орган верховной си¬лы – самой действительности, истину которой он разоблачает перед народом.
Но в то же время поэт – это художник, не знающий над собой закона, кроме артистического совершенства, отвергающий лю¬бое эстетическое, идейное, общественное принуждение, всякое слу¬жение внешней цели, каково например, учительство или моральное возвышение других. Поэт-художник свободен как природа, хотя, не в пример природе, и не свободен от непререкаемых требований нравственного закона – начала человечности. Таковы две стороны миссии поэта в образном строе пушкинской поэзии. Здесь перед на¬ми не полюсы формальной оппозиции, а стороны диалектического единства. Мысль А. Пушкина, как и вся его поэзия, глубоко диалектич¬на. Это её поразительная черта всегда выступает как следствие непосредственного гениального уразумения отношений действитель¬ности, а не как результат умозаключения ученого-философа. Между тем в мире, быть может, не существует более глубокой философской поэзии, чем поэзия А. Пушкина, и это её свойство выступает тем яв¬ственнее, чем прозрачнее и чище художественная форма его творе¬ний. Нередко критика заблуждалась, полагая, что великий поэт двойствен в творчестве и в жизни, что для него мыслимы две взаимоис¬ключающие, несовместимые позиции. Заблуждение порождал поверх¬ностный взгляд, не проникавший в глубину пушкинской мысли и ху¬дожественных решений.
В действительности, у А. Пушкина поэт не расщеплен надвое, на художника и человека, а несёт в себе живое противоречие: как пророк, он носитель объективной внеличной силы искусства, как художник – носитель высшей человеческой свободы, которая отнюдь не есть произвол.
Личность автора возникает в поэме, когда поэма "Бахчисарай¬ский фонтан" уже сюжетно закончена. А. Пушкин рассказывает, какой творческий материал положен в основу поэмы: он описывает своё посещение Бахчисарайского дворца и размышляет о судьбе старин¬ных культур, обречённых на исчезновение (Где скрылись ханы? Где гарем? Кругом всё тихо, всё уныло..."). Здесь образ автора, как и в элегии "Погасло дневное светило" и в послании "К Овидию", заметно романтизирован. В указанных стихотворениях Пушкин харак¬теризовал себя не как сосланного, а "самовольного" изгнанника, "искателя новых впечатлений", в "Бахчисарайском фонтане" проис¬ходит то же самое. Поэт опять-таки не только не вынужден поки¬нуть "север", но даже стремится и торопится его оставить, чтобы избавиться от шумных наслаждений и погрузиться в древнюю восточную жизнь:
Покинув север, наконец,
Пиры надолго забывая,
Я посетил Бахчисарая
В забвеньи дремлющий дворец...
Поэт видит в людях сильное и слабое, доброе и тёмное, прек¬расное и безобразное; с этим знанием он идёт к ним и хочет, чтобы они услышали его и отозвались.
Многие произведения А. Пушкина связаны с личностью поэта. На-пример, мы говорим, что "Евгений Онегин" есть самое задушевное произведение А. Пушкина. Почему? Потому что в нём отразилась лич-ность поэта Пушкина. Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы [Благой 1950, 18].
В "Евгении Онегине" Евгений – это самый близкий Пушкину ге¬рой:
Бежит он дикой и суровый,
И звуков и смятенья полн...
Это поэт говорит о себе. Теми же словами он говорит о Евгении:
Увы! Его смятенный ум...
И взоры дикие навёл...
Страдания героя близки поэту, как свои собственные, больше того, они –
образ собственных страданий поэта.
В "Медном всаднике" мысль и переживания поэта полностью слились с мыслями и переживания героя. В этой поэме итог много¬летних исканий и размышлений А. Пушкина. Но среди этого многообразия идей одной из главных является идея социальной несостоятель¬ности того гражданства, которое было основано Петром. Иногда Пуш¬кин-романтик пишет о своей реальной биографии. Он, например, описывает свою собственную гонимость, свою ссылку и связанные с ней невзгоды. В послании "К Языкову", написанном в Михайловском [Ревякин 1977,94.] 1821 году, он с горечью рассказывает о непрерывно падающих на него ударах судьбы. Высланный из столицы, поэт, конечно, больше всего желал вернуться в Петербург и жаловался в письмах и по¬сланиях к друзьям на несправедливые и тягостные гонения. У А. Пуш¬кина есть такие стихотворения, в которых он пишет о своей судьбе, о судьбе ссыльного поэта, – где он утверждает, что по собст¬венному желанию оставил столицу и вовсе не намерен туда возвра-щаться. Так создавался образ «принципиального» романтического героя, разобщённого с "обыкновенной" средой и не желающего в ней жить. В послании "К Овидию" Пушкин (вернее, его лирический ге¬рой) делает неожиданное признание:
... изгнанник самовольный
И светом, собой, и жизнью недовольный,
С душой задумчивой, я ныне посетил
Страну, где грустный век ты некогда влачил.
Ещё более резким кажется расхождение между реальной биог¬рафией поэта и чувствами его "лирического героя" в знаменитом стихотворении "Погасло дневное светило", написанном во время морского переезда Пушкина из Феодосии в Гурзур, Поэт тут опять-таки "изгнанник самовольный", покинувший родину по общечеловече¬ским соображениям, потому что его оставила "легкокрылая радость", обманули "минутные друзья" и женщины –"изменницы младые", да и просто потому, что он захотел погрузиться в свежую незнакомую жизненную стихию:
Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески прав...
А. Пушкин подчёркивал в черновом письме к Тедичу, что в "Кавказском пленнике" "есть стихи моего сердца", а в посвящении к поэме, обращённом к Н.Н. Раевскому-младшему, протягивал нити между судьбой Пленника и собственной судьбой [Бродский 1972, 204]. О Пленнике Пушкин сообщал в поэме, что он бежал из "света", а о самом себе Пушкин говорил то же в посвящении:
Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем,
Я жертва клеветы и мстительных невежд.
А. Пушкин не заставляет своих героев возводить, какие бы то ни было системы, которые помогли бы им вполне обрести самих себя. Он предоставляет им свободу обнаруживать себя самих во всех сво¬их повседневных поступках. Например, Онегин в сравнении со зна¬менитыми героями Толстого, Достоевского человечнее.
В конце «Евгения Онегина», заново пересматривая судьбу сво¬его героя, Пушкин выражает собственные заветные мысли, о преврат¬ностях судеб человеческих:
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел
быть либо пророком, либо художником, либо «пробудившимся орлом» либо одним из «детей ничтожных мира». Поэт целен и един в своей сущности. Ему соприродна и та, и другая стороны жизни, и то и другое ("Поэт") состояние духа, подвластен их взаимопереход. По существу, и то и другое принадлежит гению Пушкина, без них он не равен самому себе, не классически совершенен в меру, доступ¬ную ему одному в мировом искусстве. Поэт-пророк велением высшей силы обращён вовне, в мир, которого достигает его слово. Поэт-художник подвластен только себе самому; он создаёт для одного себя, полагается всецело на свое свободное, независимое сужде¬ние. Позиция непреклонной независимости в искусстве – не прихоть и не слабость поэта. Как иначе мог бы он во враждебном окружаю¬щем мире отстоять свободу своего творческого труда, простую его возможность? Только ценой героической личной независимости и внутренней свободы поэзия, созданная силой неодолимого духа ху¬дожника, смогла стать навсегда достоянием всех, кто открыт впечатлениям прекрасного. Позиция поэта перед лицом народа, как она выступает в стихотворениях того же цикла, в свою очередь, давала повод для неверного понимания и предвзятых толкований. Эти сти¬хотворения говорят с необычайной откровенностью, нелицеприятно, бесстрашно о духовном и социальном призвании художника в совре¬менном мире, пренебрегая лицемерными оговорками и условностями общественных предубеждений. Пушкин способен с гордостью заявить о народности собственного творчества, поэт понимает, что исто¬рическая трагедия декабристов заключалась в том, что они были “страшно далеки от народа". И А. Пушкин всем своим творчеством борет¬ся за свободу, выступает против унижения простого народа. Эти мысли нашли свое яркое выражение в стихотворении "Памятник" – по¬этическом завещании поэта, написанном в 1836, предсмертном году. Оно написано в форме оды. В нём много слов, выражений "высоко¬го стиля": пиит – поэт, душа в заветной лире мой прах переживёт и тленья убежит, ми¬лость к падшим призывал – намёк поэта на его постоянные попытки облегчить участь декабристов, а также его сочувствие угнетённым; воздвиг – поставил, построил памятник нерукотворный, т.е. такой, какой невозможно сделать руками, нельзя сотворить из камня, бронзы. Эти обороты речи придают стихотворению приподня¬тость, торжественность. Если внимательно вчитаться в текст стихотворения, то можно понять, что Пушкин говорит в нём о трех, самых важных, на его взгляд, чертах его поэзии: народности, гуманизме, вольнолюбивом содержании своего творчества [Фридман 1987, 110-112].
В "Памятнике" А. Пушкин утверждает и свое право на мировое значение. Утверждение величия дела всей его жизни – таково идейное содержание этого произведения.
Как бы ни изображал свои предметы А. Пушкин в атмосфере окру-жающей их жизни, как бы ни называл их на свободном языке поэзии, высшей инстанцией остается мысль. Из рассмотрения целого вытека¬ет, что враждебная толпа, которую поэт отвергает, в самом своём понятии исключает подлинный народ, для которого поэт "любезен", исключает и "честного простолюдина", к которому Пушкин обраща¬ется с глубоким сочувствием и величайшим доверием.
Позиция поэта, которой он пользуется на вольных правах ху¬дожника, решительно не имеет ничего общего со смешением народа с толпой. Наоборот, толпа и народ не равны друг другу. Толпа – это "народ непосвященный", "надменный", "холодный", "бессмысленный", раб злобы и корысти.
Один из первых среди классиков мира Пушкин не отождествля¬ет народ с чернью-толпой, не игнорирует различия между ними. Можно сказать, что он озаряет это различие светом своего ума, си¬лой поэтического чувства. В этом он возвышается над гениями Воз¬рождения, которые в своём артистическом порыве ещё не знали ис¬торического различия между народом и чернью.
Произведения А. Пушкина нередко представляют собой высказыва¬ния устами поэта о его собственном искусстве. При всём их разнообразии эти идейно-тематические образные единства складываются вокруг главного предмета мысли, чувства, совести поэта – идеале высокого искусства. Истинная поэзия, считает Пушкин, достигая художественной зрелости, говорит язы¬ком глубоких чувств и мыслей, языком «честного простолюдина».....